Сочинения в 2 томах. Том 1. Момент истины - Страница 169

169

— Как чем?.. Победоносным наступлением наших войск...

— Победоносным, это верно, — поморщился Егоров. — Так вот, обстановка на нашем фронте, да и на соседних, характеризуется сегодня, прежде всего, трагическим разрывом между обилием новейшей техники и нехваткой людей! Если два месяца назад, перед началом наступления, численный состав дивизии бы доведен в среднем до шести с половиной тысяч человек, то сейчас во многих насчитывается не более двух тысяч... Есть батальоны, в которых вообще шестьдесят-семьдесят активных штыков... Выходит, нам потребуется уже не одна дивизия, а три или даже четыре!

— Товарищ генерал, — с улыбкой сказал Кирилюк, — дело взято на контроль Ставкой. Да вы только скажите — все забегают как посоленные!

— Ах, майор, майор... — покачал головой Егоров и повернулся лицом к Кирилюку. — Где вы слов таких нахватались?.. Как же вы, человек с высшим юридическим образованием, предлагаете мне, с моим неполным рабфаковским, людей солить?.. Скажите только честно, как на духу: вас самого когда-нибудь солили?.. Ведь нет!.. Скажите честно, вы сами ради психологического эффекта когда-нибудь в подвешенном состоянии находились?.. Ведь нет, майор, нет. Почему же другим вы это с такой легкостью назначаете (прописываете)? Но вот дело взято на контроль Ставкой и началась горячка: хватай мешки, вокзал отходит. Вдруг выясняется, что все плохо, все глупцы и бездельники. Критиковать и быть недовольным — проще всего, это привилегия начальства. Я тоже не всем доволен. Но это не значит, что я соглашусь на поспешные опрометчивые действия! И опять вопрос принципиальный: «хватать» или «все концы»? Их трое, и они, безусловно, связаны с агентурой, оставленной немцами. Надо зацепить всю сеть.

— «Все концы», безусловно, — говорит Мохов. — Когда?

— Вы же знаете — в ближайшие сутки.

Несколько секунд все молчат.

— Поговорили? — спрашивает затем Егоров. — Ну, а теперь послушайте... Было это в конце июля сорок первого года под Гомелем. Второй месяц отступления — положение (обстановочка) тяжелее не придумаешь! Ночью — звонок... Приглашают зайти к только что назначенному командующему фронтом — тогда они частенько менялись... Прихожу... Сидит на командном пункте генерал-полковник... Фамилию мусолить не буду, назовем его условно — Федор Иванович... Второй месяц в боях, трижды ранен, одна нога в шерстяном носке вот так вытянута... рука на перевязи, около стола костыль... Глазищи воспаленные, сам измученный в отделку, еле держится... Но пост свой боевой, ответственный не покидает. Только я на порог, спрашивает: «Сколько за последние сутки расстреляно изменников, трусов и паникеров?..» Отвечаю: «Ни одного...» Насупился, как сыч... «Плохо, — говорит, — плохо вы мне помогаете!..» Обменялись еще несколькими фразами, чувствую, он мною недоволен, хочу уйти, но предлагает остаться: прибыла с соседнего фронта дивизия, надо побеседовать с ее командиром, поставить боевую задачу... Раз надо, так надо — сажусь за его плечом на табурет. Заходит молодой полковник, докладывает Федору Ивановичу о прибытии и весь так и светится. Оказывается, года за два перед тем был Федор Иванович начальником курса в академии, а полковник этот у него — слушателем. Представился бодро, смотрит на него, как на отца родного, и говорит, что рад, мол, видеть его, Федора Ивановича, живым, и рад будет воевать его командованием. А Федор Иванович ему строго, официально с прокурорским личиком: «Ставлю вам ответственную боевую задачу — прикрыть Гомель с запада по фронту на участке шесть километров и не допустить прорыва к городу противника!» Полковник заверяет, что не пожалеет ни сил, ни самой жизни, но просит учесть, что при убытии с прежнего места действия дивизию совершенно раздели: у него четыре сотни человек, артиллерии нет и удержать по фронту шесть километров он физически не в состоянии. А Федор Иванович смотрит на него исподлобья и очень так впечатляюще, железно говорит: «В случае невыполнения моего приказа, если немцам удастся прорвать линию обороны, будете немедленно, без суда расстреляны!..» И кивает в мою сторону: вот, мол, в сиреневой гимнастерочке особист, он тебя быстренько оформит!.. Полковник смотрит на меня, ни жив ни мертв... А я ему из-за плеча Федор Ивановича улыбаюсь и подмигиваю, мол, не робей! Улыбаюсь, а на душе тошнее тошного: меня, руководителя контрразведки фронта, пугалом выставляют! Используют в качестве пугала!.. Да-а, тяжелое было время!..

Егоров поднялся и пошел по кабинету.

— Ну, и что же дальше? — заинтересованно спросил Никольский.

— Дальше?.. — Егоров остановился у окна и смотрел поверх занавески на поле аэродрома. — Вы же знаете: Гомель тогда оставили.

— А полковника?

— А полковник этот менее чем за два года войны получил четыре высоких звания, — с нескрываемым удовольствием сообщил Егоров. — Стал Героем Советского Союза, генерал-полковником. И довольно известным. Фамилию мусолить не буду — вы ее наверняка слышали. Сейчас начальник штаба одного из Украинских фронтов.

— А тот, командующий, Федор Иванович? — поинтересовался Мохов.

— Тоже при деле. Правда, не при таком большом! На Урале командует... А там, понятно, и труба пониже и дым пожиже! Всего войска: два училища и полторы запасных бригады... Да-а... Так и остался Федор Иванович генерал-полковником, — с сожалением вздохнул Егоров. — А не глупый ведь мужик, боевой...

Поляков уже не раз слышал этот рассказ и знал, что все в нем правда, знал и обоих упомянутых Егоровым генералов.

169